Каждый раз, ночуя у родителей, я обычно не сплю до рассвета. Днём мы разговариваем с мамой, возимся с Монечкой, но вечером, когда за мной закрывается дверь моей комнаты, я остаюсь наедине со своим адом и до утра стараюсь не вести с ним беседы.
Моя комната вызывает у меня двоякие чувства. С одной стороны - это моя святая святых, каждый предмет тут так или иначе вызывает воспоминания о годах жизни. Вот книги, которые я читала, Бродский и Шекли, Ле Гуинн и Властелин колец, биография Грибоедова и Кюхля; вот пылятся мои игрушки и глядят грустными глазами иконы, вот поскрипывают половицы, стёртые моими ногами, политые моими слезами и даже кровью, и никто, кроме меня, часами лежавшей на полу, не знает их рисунка наизусть.
В моей комнате было тепло и уютно, особенно осенними и весенними вечерами, когда я топила камин и, лёжа у него, часами читала, поглядывая иногда, как густеет за окном сумрак. Своя комната - недостижимая роскошь для многих детей, но меня любили и обо мне заботились - об этом говорит отдельная детская, самая солнечная, самая уютная. Когда я уехала из дому, тут все осталось, как прежде, разве что мама заставила письменный стол и окно цветами и теперь я сплю почти в саду. Мне есть, куда возвращаться, и это ещё один знак того, что меня любят.
... больше всего на свете я боюсь вернуться сюда, в тот бесконечный водоворот вины и одиночества, вокруг которого долгие годы вращалась моя жизнь. Я помню, каково это - не мочь поговорить ни с кем, я знаю, как долго тянутся ночные и вечерние часы, когда тусклый свет и густая, почти осязаемая тишина берут тебя в тиски. Годы изоляции - никуда не ходи, ни с кем не дружи, никого не приводи, ни с кем не говори,ешь сама себя, ходи вокруг себя, как коза на колышке, смотри на мир из окна. Годы заглядывания в чужие лица, с надеждой, с просьбой: узнайте меня, узнайте свою, узнайте, что я в аду, выведите меня отсюда. Три года отчаяния: я люблю этого человека, но не могу к нему приехать, не могу прикоснуться, три года лжи и ночных разговоров полушопотом.
А потом все это взорвалось и рассыпалось, пала Бастилия, и я смогла выбраться из-под обломков. Я давно не одна, я узнала, что есть вещи и страшнее одиночества, я больше не одинока, я прикасаюсь к миру, а он - ко мне.
...но темнота лежит вокруг меня, та темнота, которой я клялась никогда не сдаваться и никогда никого не отдавать, и страх и горечь сжимают мое горло, и до утра я ищу ту девочку, которой когда-то была, и веду ее на свет.
Не бойся ада, сердце мое, и не твори новые ады.
Моя комната вызывает у меня двоякие чувства. С одной стороны - это моя святая святых, каждый предмет тут так или иначе вызывает воспоминания о годах жизни. Вот книги, которые я читала, Бродский и Шекли, Ле Гуинн и Властелин колец, биография Грибоедова и Кюхля; вот пылятся мои игрушки и глядят грустными глазами иконы, вот поскрипывают половицы, стёртые моими ногами, политые моими слезами и даже кровью, и никто, кроме меня, часами лежавшей на полу, не знает их рисунка наизусть.
В моей комнате было тепло и уютно, особенно осенними и весенними вечерами, когда я топила камин и, лёжа у него, часами читала, поглядывая иногда, как густеет за окном сумрак. Своя комната - недостижимая роскошь для многих детей, но меня любили и обо мне заботились - об этом говорит отдельная детская, самая солнечная, самая уютная. Когда я уехала из дому, тут все осталось, как прежде, разве что мама заставила письменный стол и окно цветами и теперь я сплю почти в саду. Мне есть, куда возвращаться, и это ещё один знак того, что меня любят.
... больше всего на свете я боюсь вернуться сюда, в тот бесконечный водоворот вины и одиночества, вокруг которого долгие годы вращалась моя жизнь. Я помню, каково это - не мочь поговорить ни с кем, я знаю, как долго тянутся ночные и вечерние часы, когда тусклый свет и густая, почти осязаемая тишина берут тебя в тиски. Годы изоляции - никуда не ходи, ни с кем не дружи, никого не приводи, ни с кем не говори,ешь сама себя, ходи вокруг себя, как коза на колышке, смотри на мир из окна. Годы заглядывания в чужие лица, с надеждой, с просьбой: узнайте меня, узнайте свою, узнайте, что я в аду, выведите меня отсюда. Три года отчаяния: я люблю этого человека, но не могу к нему приехать, не могу прикоснуться, три года лжи и ночных разговоров полушопотом.
А потом все это взорвалось и рассыпалось, пала Бастилия, и я смогла выбраться из-под обломков. Я давно не одна, я узнала, что есть вещи и страшнее одиночества, я больше не одинока, я прикасаюсь к миру, а он - ко мне.
...но темнота лежит вокруг меня, та темнота, которой я клялась никогда не сдаваться и никогда никого не отдавать, и страх и горечь сжимают мое горло, и до утра я ищу ту девочку, которой когда-то была, и веду ее на свет.
Не бойся ада, сердце мое, и не твори новые ады.
Сейчас вы могли бы дружить - ты и эта девочка, - но вы и так одно. Тебе есть куда возвращаться, а у неё должно быть куда идти. Не из, а в. Идите с миром.