Утро после Пурима. Звонит мама.
Мама выспалась, оправилась после операции и полна энтузиазма. Она не пыталась вчера перепить и переговорить еврея. У нее не болит голова и нет привкуса кислоты во рту.
Мама хочет, чтобы я пошла с ней в театр теней. По моему мнению, идти никуда не нужно - театр теней и кастрюль уже и так в моей голове на гастролях и сворачивать их не собирается.
Наши с мамой совместные походы куда-либо - вообще больная тема. Я уже не раз пыталась объяснить маме, что у нее как-то родилась дочка, которая не любит классическую музыку. Совсем. И театр - тоже строго отдельные спектакли, мне хочется в нем смеяться, мама... И с артхаусом не сложилось.
На столе остатки ежевичного вина, маслины и открытый Танах.
Я люблю пуримскую историю больше прочих - в них не Господь избавил евреев от беды, Его избранный народ спасся сам.
Все в наших руках.
Кроме избавления от похмелья!
Мама выспалась, оправилась после операции и полна энтузиазма. Она не пыталась вчера перепить и переговорить еврея. У нее не болит голова и нет привкуса кислоты во рту.
Мама хочет, чтобы я пошла с ней в театр теней. По моему мнению, идти никуда не нужно - театр теней и кастрюль уже и так в моей голове на гастролях и сворачивать их не собирается.
Наши с мамой совместные походы куда-либо - вообще больная тема. Я уже не раз пыталась объяснить маме, что у нее как-то родилась дочка, которая не любит классическую музыку. Совсем. И театр - тоже строго отдельные спектакли, мне хочется в нем смеяться, мама... И с артхаусом не сложилось.
На столе остатки ежевичного вина, маслины и открытый Танах.
Я люблю пуримскую историю больше прочих - в них не Господь избавил евреев от беды, Его избранный народ спасся сам.
Все в наших руках.
Кроме избавления от похмелья!