Чем ближе к Рождеству, тем ощутимее вырастает за моей спиной тень Фридриха.
Ах, Фридрих-Фридрих, вечный бродяга, прощелыга и насмешник, пьяница и певец, дурной католик, дурной друг и славный собеседник, не в том ли беда твоя, что даже я не знаю, жив ли ты? От Рождества к Рождеству бродишь ты по белу свету, не зная, не истаешь ли на утро после Святой Ночи.
холодны руки мои, я помню, как были холодны руки мои, и как заледенели губы мои, и застыли слезы, и смерзся голос и на время стало сердце
Горячее сердце твое, Фридрих, и любовь твоя - не беда ли твоя? Не оттого ли и умер ты в том далеком декабре? Не оттого ли ты в нем и спасся?
Не знаю... Знаю, что хрупка судьба твоя, и чуть качни - пойдешь ты по миру уже не беспечным бродягой - проклятым странником, и придется идти, пока не истает плоть твоя, не сползет с костей, не обнажит всем живое злое сердце.
Мертв голос твой, Фридрих, это я знаю наверняка. Знаю, и плачу о нем не меньше твоего.
Но пока еще радует тебя вино и пиво, песня и смех, пока еще ждут тебя. Так иди туда, где ждут, и люби в это Рождество своего друга, люби, ничего не боясь, ни на что не надеясь, вырывая эти дни у стужи до и стужи после.
Только так ведь и можно остаться живым, Фридрих.
Только так, тень моя.
Душа моя.