А утром приехала в старый центр, обогнула по мокрым доскам стройку... и пропала.
Старый город - странное место. Здесь никто не живет, люди просто не могут жить в таких домах, старинных, наполовину забитых досками, грязных, скособоченных и - невыразимо прекрасных. Там мелькнет за разбитым окном дымчато-жемчужная тень, там подмигнет с карниза каменная химера, там пробьется сквозь алый кирпич и белую наледь веточка плюща, которая весной зазеленеет и покроет развалины королевским плащем, или вдруг пробьется сквозь запах подворотен аромат свежеиспеченных булочек с шоколадом, сахарных печенек-зайчиков, которые пекла еще моя мама в раннем детстве в коммуналке, и выносила на горячем подносе в коридор - остывать. Те, кто живут здесь, не люди, точнее, не обычные люди - они счастливы, счастливы невероятно, дома шепчут им историю жизни давно ушедших, пахнет книжной пылью и теплым хлебом, оживают в узеньких переулках полные добродушные матроны, пронырливые евреи, пьяные студенты и тощие ученые. Не проберется сюда казенная серость, не проедут по раздолбаной брусчатке машины, и накрывает всех цветным лоскутным одеялом вневременной Харьков, город студентов, еврейское местечко.
Я топаю вниз по Пушкинской и... падаю аккурат у входа в синагогу. Сижу на льду, любуюсь на величественное строение. Номер раз, Купеческая синагога 1867-го года постройки, Бейт Менахем. Огромные окна в форме звезд, строгий фасад. А впритык - секанд-хенд, здравствуй, родимый, тут тебе самое место!
"Ура!", думаю я, ставлю на бумажке галочку. Самое легкое позади - единственная действующая синагога найдена. Остается еще 4, которые были здесь когда-то.
Вбок за синагогой - переулок Воробьева, уходящий вниз по гололеду пьяной извилистой походочкой. Внизу видно ту же самую синагогу с другого ракурса, за сплошным досчатым забором. Сейчас как оттолкнусь - и прямо головой сквозь доски, к благодати!
Ну уж нет. Придерживаюсь за дома, скольжу, удивляюсь ярко-желтому, местами даже оранжевому песку здесь, где сплошные развалины. Представляется суровый дворник в платоновском духе, с огромным проржавевшим ведром, вот он топает здесь утром, бурчит, делает вид, что замахивается ведром на пушистую черную кошку, а потом достает из кармана кусок колбасы. То-то она теперь дремлет и щурится, а люк возле нее особенно щедро засыпан песком. А вот выруливает (со скрипом) грузовик, полный снега, останавливается передо мной. Киваю ему: проезжайте! - а он стоит, мучительно скребет колесами по льду, но так и не может подняться. Дальше мы спускаемся вдвоем, он пятится тяжелым снежным задом, а я шагаю вслед, и кажется, будто он отступает перед мной, как сказочный дракон - перед святым или рыцарем.
Напротив синагоги, на заборе, написано: "Останется только правда, но всем не хватит". А над самим зданием курится легкий теплый дымок, и сразу становится как-то по-домашнему уютно.
Спуск выводит меня на Гражданскую, где стояла когда-то первая синагога Харькова, Солдатская. С нее, насколько я поняла, и началась история Харькова как места жизни евреев - после службы солдатом им разрешали селиться с семьей где заблагорассудится, и многие выбирались из черты оседлости именно так. А приехав сюда - первым делом выстроили синагогу, Бейт Таара, и молельный дом в придачу, за несколько домов отсюда.
На моем листике напротив адреса Гражданская 19, 25/5 значится: "Разрушена. Ищи здание завода "Электротерм" и жилой дом с аптекой (молельня)". За этими почеркушками - страшная история.
Во время оккупации Харькова немцы собирали еврейское население в Дрогобицком яру, с понятными намерениями. Но были и те, кто не мог дойти до своей могилы - дети, старики. Их собрали в синагоге, 400 человек. И заперли. Просто заперли, голод сделал свое.
После войны на место, оскверненное смертью, верующие не вернулись - и руководство города подсуетилось, открыв в здании завод.
Я шла туда наудачу, понимая, что после подобной "реконструкции" вряд ли сохранилось что-либо, хоть отдаленно напоминающее синагогу.
Я ошибалась.
Руины жилого дома с зарешеченными окнами, где на полу трогательно валяется варежка, пара домиков в стиле "пряник", розовых и зеленых - и серое осыпающееся здание с скромной табличкой "Электротерм" в углу и двумя гранитными досками на фасаде. На досках - иврит, украинский и русский.
"Здесь, в годы оккупации..."
Гранит блестит, отполированный, будто и не тронутый снегом, грязью. На небольшую подставку кто-то сложил горкой камушки, не знаю, что это обозначает, но все вместе напоминает алтарь. И на минуту мне становится, как в нашем храме, именно здесь, на улице, у развалин, по колено в снегу.
Было ли им страшно? Боялась ли бы я умирать в костеле, или такая смерть - спокойнее? Вот, ты уже в руках Того, Кого просил здесь изо дня в день, а рядом... а рядом близкие. Горькая чаша Твоя, но в ней - милость... Не знаю, не-зна-ю, и не тянет узнавать. Только коснуться камня, холодного и скользкого, как лед, и шагнуть дальше, и пообещать себе - не забыть.
Фотографировать, понятно, не стала.
Через два дома обнаружилась аптека на месте бывшей молельни. Пожилая полная женщина продала мне эфирное масло, не отвлекаясь от телефона. Я посидела минут пять, порассматривала огромные окна, умыкнула визитку, но поговорить с продавцом так и не вышло - ее, как выяснилось, беспокоил закон, по которому у нас сейчас делают скидки на лекарства первой необходимости, переселенцам. Хороший закон, а аптекарям - хорошая же головная боль, поди это пересчитай...
Зато, пока на меня никто не глядел, проскользнула на второй этаж, где, оказывается что-то вроде совета аптек Харькова - много офисов в крошечном здании. Сохранилась явно еще та лестница, с коваными перилами и потрясающей ковкой ступенек! - разнообразные узоры на каждой. Снять не позволило освещение, увы, но сразу стало понятно: дом строился с душой, рачительно, любовно, на века в хорошем смысле этого слова... Гляжу на себя в старое-престарое зеркало, которое то ли не смогли вынести, то ли не всякий увидит его в нише, тяжелое, покрытое вуалью времени. Сквозь пыльные окна пробиваются лучики, высвечивают на полу звезду и какие-то символы, я пугаюсь: торчу тут, может, по центру бывшего алтаря, или как это у евреев называется, а ведь алтарей бывших не бывает.
Отскакиваю, спускаюсь, и решаю, что синагог на сегодня с меня достаточно.
Теперь - через арку, по набережной, мимо антикафе 7/9 (Гарри Поттер ухмыляется в углу), и снова в путаницу переулков, ориентируясь на колокольню органного зала - эх, выстроили чудо, отовсюду видно! За что и люблю.
А переулки манят, стелются под ноги, доверчиво заглядывают в глаза: не хочешь ли ты, Раэнка, подняться, например, по Театральному переулку? А по улице Воробьева? Давай-давай, мы же родня!
Прохожу пару метров вверх по обледенелым булыжникам и основательно отчаиваюсь: вверх нереально, вниз уже страшно. По шажочку, по шажочку, в голове - смесь из молитвы и злорадного "Ща кааак шмякнешься, как доходишься!". И тут - небольшой поворот и спасительно ровная уличка, незнакомая. Шагаю на нее... и время снова тает.
Девичья улица, нынешняя улица Демченко, безвременье и безлюдье. Снега нет, только бежит талый ручеек и тротуары устелены сеном! Настоящим, пахучим сеном, хоть нащупывай в кармане сахар - сейчас выйдет гнедая, тонконогая, потянется мягким носом к тебе. Тишина - машин и в помине нет, и в этой тишине отчаянно, по-весеннему распелись птицы. Стою, верчу из бумажки с картой самолетик, глупо и радостно улыбаюсь. Отпускает страх оступиться, упасть, который допекал всю дорогу.
А впереди - два краснокаменных здания, одно из которых я тут же принимаю за костел - тонкие, тянущиеся ввысь линии, стрельчатые окна и... колокол в боковой пристроеечке на 2-м этаже, смутно различимый, но все же сомнений нет. У крыши - круглое окно, радость хоббитов и летучих мышей.
Хожу вокруг него так и эдак, фотографирую, приподнявшись на цыпочки, пытаюсь поподробнее разглядеть колокол. Замечаю, что уже не одна - стоит на тротуаре очень красивый юноша в черном плаще, живая ходячая иллюстрация из романа, наблюдает за мной с доброй полуулыбкой.
Невзирая на свидетеля, я попыталась в дом залезть. Но, увы, дверь даже не с домофоном, а с ключем, а ковырять посреди белого дня в замке шпилькой.... Эх. Поверила своей интуиции - лестница в этом здании ОЧЕНЬ красивая.
А строил его, как выяснилось, наш родной академик Потебня, про бюст которого в аудитории мы не раз повторяли старую, известную всем курсам считалочку:
Каждый день одна ***,
Потебня да Потебня!
На безымянной еще тогда улице профессор выстроил два доходных дома в духе "старинного замка и девичьего монастыря". Второй еще и сдавал только девушкам, что, собственно, и породило название улицы. Со временем она не особо разрослась (16 домов, из них - анекдот - 3 дома под номером 1), зато впитала немало историй. На углу, снимали комнаты Олеша и Катев, а в гости к ним захаживали Ильф и Петров. Чуть поодаль завел свои типографию, фотоателье и клуб черносотенцев (да, далеко от евреев уйти не удалось) деятельный господин Андрей Вязигин. За последнее он в итоге жестоко поплатился - его зарубили в 1919г, и где-то между домами явно бродит его неупокоенная тень, полирует изорванным рукавом сбитую с дома мемориальную табличку и ищет: в какое бы еще общество встрять, какую бы нынче бучу затеять? Тихо на Девичьей улице, ах как тихо, и ноет его сердце - от шашки так не ныло, как от этой мягкой тишины.
А еще один дом - привет неслучайным совпадениям - принадлежал аптекарю Исааку Гершевичу. Герш, да-да.
Много еще можно порассказать про крошечную красавицу Демину-Девичью, много... Краснеют здания, бранится с призраком лошади пузатый аптекарь, роняет беспокойному черносотенцу цветок девушка из разбитого витражного окна. Полощутся на ветру свежепостиранные простыни - кто-то вывесил вымерзать, пиликает в одном из домов телефон. И до боли сердечной хочется остаться тут, поселиться в одном из доходных домов - для студентов же и аспирантов Потебня их и строил!, стирать белье, печь пироги, стряпать кандидатскую и докторскую, складывать на подоконник старинные тома, раскланиваться с немногочисленными соседями, целовать на ночь любимого человека, и знать, что время ваше в клепсидре почти не убывает, не расплывается в нудную реку жизни, а пробивается юрким весенним ручейком мимо и мимо нижней чаши, потому что все суета, но не все из суеты проходит, и кто-то через много лет увидит и наши тени - как я стою на Девичьей фигуркой в зеленом пальто, щурусь на неправдоподобно весеннее, уже фресочное небо, и думаю о тебе...